Удивительное путешествие и необычные деяния мистера Сайфера. Повесть, рассказы, миниатюры - Сергей Штанько

– Хорошая проповедь семейных ценностей, – ухмыльнулся Сайфер, – а твоё дело, конечно, важное?

– Нет, Луи, оно примерно такое же, да только говорю же, – я никогда и не намеревался заниматься ни этим бизнесом, ни каким-либо ещё; я хотел изучать и преподавать историю, может быть, писать книги. Жить в Палермо, воспитывать детей и внуков, выращивать апельсины, – мечтательно закончил седеющий мужчина в дорогом костюме.

– Какая пастораль! – лицо Сайфера светилось доброжелательной улыбкой, которая светотенью подчёркивала жёсткий взгляд его застывших глаз. – И что же заставило тебя зарабатывать все эти не важные миллионы и играть конгрессменами, как пешками, а сенаторами, как слонами, вместо возни в апельсиновом садике?

– Та самая пастораль и заставила, amice; после гибели Джанлуки мне пришлось наследовать дело, заботиться о семье, ставить на ноги детей и племянников. И я, хвала Господу, смог всем обеспечить достойную жизнь, хорошее образование, дал каждому возможность быть порядочным и достойным человеком, жаль только, что не много времени мне удаётся провести с семьёй и насладиться плодами своих трудов.

– А что случилось с твоим братом? – глаза Сайфера засверкали любопытством поверх бокала марсалы. – Трагичная развязка очередной столь любимой итальянцами шекспировской страсти между Яго, Монтекки и Вендетти?

– Разумное предположение, но нет, – ирония молодого человека была оценена мягкой улыбкой. – Это случилось весной за год до начала мировой войны на одном из греческих островов, орудием судьбы стал шип ската-хвостокола; так что обошлось без Шекспира, но Джанлука принял смерть, как эпический герой, а не посредством выстрела из лупары, что куда более обычно в наших краях и нашей среде. Итак, мой брат получил самые пышные похороны на Сицилии чуть ли не со времён Гарибальди, а я был вынужден оставить свою только начатую преподавательскую карьеру и отбыть в Америку, помогать отцу и семье. Но дети и племянники уже взрослые, так что, когда уляжется шум из-за твоего пристрастия к атлетическим занятиям, я начну потихоньку отходить от дел и вернусь к своей диссертации о Василии Болгаробойце.

– Черт возьми, так вот откуда у тебя эта хитрость Патлена и елейная дипломатия проповедника! – Сайфер выглядел как человек, старые сомнения которого неожиданно вдруг разрешились. – Что ж, определённо, твоя учёба не прошла даром.

Гвиччарди откинулся на спинку кресла и пригубил марсалы, поглядывая насмешливо на своего собеседника. Затем медленно опустил бокал, покрыв стол причудливыми тенями смешанного происхождения от трёх родителей: качающегося за окном фонаря, венецианского гранёного стекла и кровавой тягучести вина, приподнял рукав пиджака и замер мимолётно, глядя на сверкающий серебром циферблат на широком запястье. Рукав опустился, и маслоторговец-византист вновь обрёл вид хваткого дельца:

– Наши хитрости отлично сработались, однако теперь самое время решать, как мы завершим наше последнее дело. Как ты намерен уехать?

– Сперва машиной на запад, по безлюдным местам, – отвечал Луи с видом фланёра, выбирающего, по какому бульвару пройтись, – затем на юго-запад и в Мексику по суше или из Калифорнии морем в ту же Мексику, а может, Коста-Рику. А то и в Эквадор, куда поехать в отпуск, я решаю импульсивно.

– Это не отпуск, будь серьёзнее, – ответил Гвиччарди с едва уловимым раздражением. – Тебе нужно скрыться как можно быстрее, а не раскатывать в Калифорнию к этим нечесаным сёрферам.

– Конечно, Фрэнки, – примирительно улыбнулся Сайфер, – не беспокойся: моя шкура мне так дорога, что я обещаю тебе приложить всё усилия к её сохранению и не лишить тебя радости сделать мистера Сайфера богатым человеком, каким бы ни было его новое имя.

– Такой настрой мне больше по душе, amice. Дать тебе машину?

– Нет, спасибо, поеду на своей, потом сменю на что-то менее приметное.

– Хорошо.

Фрэнки открыл ящик стола, и вытащил на него изрядную кучу банкнот:

– Вот, возьми наличности, здесь чуть больше тысячи мелкими купюрами, должно хватить на дорогу, если не станешь подкупать федеральных агентов.

– Всячески постараюсь избегать этих достойных джентльменов, – вместо благодарности ответил Луи, рассовывая деньги по карманам.

Затем одним глотком допил марсалу, со стуком вернул бокал на стол и, резко встав, произнёс погрустневшим голосом:

– Что ж, Фрэнки, спасибо за всё, надеюсь, ещё увидимся, и ты почитаешь мне свою диссертацию.

Мужчина в костюме встал медленно, подобающе своей солидной фигуре, и, совершив маленькое путешествие вокруг огромного стола, по-отечески обнял молодого мужчину.

– Счастливого пути, Луи, береги себя. И остерегайся людей Тонино, они могут выйти на тебя раньше федералов. И могут оказаться с тобой в одном мотеле или автобусе.

– Твоя проповедь семейных ценностей вдохновила меня дожить до старости и понянчить внуков, – Сайфер вновь обрёл прежнее веселье, – так что обещаю быть осторожным. И прийти к тебе на следующее Рождество.

Мужчины молча пожали руки, тепло глядя друг другу в глаза, и тот, что был в куртке, не оборачиваясь, вышел, тот же, что был в костюме, сел за стол и задумчиво вертел в руках бокал марсалы.

Во дворе под качающимся фонарём стоял двухдверный хардтоп Packard, голубой, цвета воды во фьорде на рассвете, снизу, с полосой цвета слоновой кости посередине и цвета вечернего неба по верху. Сайфер заботливо стряхнул с крыши машины снежную шапку, открыл дверь, и с поворотом ключа двор озарился мягким жёлтым светом, и снежная ночь наполнилась уютным рокотом могучего двигателя, оживляя декабрьскую ночь; и тяжёлые хлопья снега, медленно опускающиеся в тёплых лучах фар, воскрешали в памяти вкус рождественского печенья, и восторженное детское ожидание подарков, и робкую надежду застать всё же бородатого гостя из каминной трубы. Не выказывая признаков ностальгии, мужчина достал из бардачка большую карту автодорог страны, разложил её на крыше автомобиля и внимательно рассматривал её, блуждая глазами по Скалистым горам; затем он вынул из кармана аптечный пузырёк, и на широкую ладонь легла маленькая белая таблетка, чья внушительная мощь скрывалась за скромным названием «бензедрин». Несколько секунд мужчина задумчиво смотрел, словно в нерешительности, на белый кругляшок в своей руке, стыдливо прикрытый крупной снежинкой, затем со вздохом фаталиста пожал плечами, одним движением добавил ещё одну таблетку и проглотил обе; а снег на капоте невидимой силой тепла претворялся в воду, тонкими ручейками сбегавшую сквозь жёлтый свет фар.

По обочине пыльной дороги на просторах Южной Каролины неспешно шёл молодой человек в невзрачном пальто поверх немало повидавшего костюма, облик его венчался неподходяще новой к одежде федорой. Тусклое зимнее солнце по его левую руку ещё более неспешно приближалось к зениту. Параллельно с путешественником, словно бы издеваясь, ехал потрёпанный Dodge Coronet, водитель которого с нескрываемым любопытством рассматривал путника, тот же изредка бросал в ответ косые взгляды. К исходу четвёртой сотни метров такого совместного движения человек на обочине резко встал, остановив таким образом этот странный тандем. Несколько секунд мужчины смотрел друг другу в глаза, наконец человек в потёртом пальто обратился к водителю в клетчатой байковой рубашке:

– Я вижу, ты никуда не торопишься, может, подвезёшь меня?

– Может, и подвезу, – лицо обладателя рубашки расплылось улыбкой британского бесплотного кота, – если ты попросишь.

Путник слегка оторопел от такого ответа, но быстро собрался:

– Подвезёшь меня?

Водитель, лучась улыбкой, распахнул дверцу:

– Конечно, приятель, садись, не стесняйся.

Пешеход снял пальто, до презрения небрежно бросил его на заднее сиденье, аккуратно положив сверху шляпу, и с видимым облегчением развалился в кресле. Двигатель заполнил окружающую унылую пустошь тёплым уютным рокотом, и, поднимая клубы пыли, тёмно-синий автомобиль двинулся по пустому шоссе. Некоторое время в машине хранилось молчание, водитель, казалось, утратил к своей находке всякий интерес и сосредоточенно смотрел на дорогу, пассажир же, откинувшись на спинку и полуприкрыв глаза, казалось, отдыхал после долго пути. Они были друг на друга похожи – примерно одного возраста, шатены со среднезападными чертами лица, один олицетворял спокойную уверенность в созерцании мира, другой же был нервозен, подвижен и беспокоен. Они могли бы быть братьями или даже воплощением двух вариантов судьбы одного человека. Через несколько минут человек за рулём, резко протянул пассажиру руку и представился:

– Кен Адамс!

– Фрэнк Сиззи, – тонкие пальцы крепко обхватили широкую ладонь водителя.

– Ты слишком не похож на итальянца для такого католического имени, – слегка повернул направо голову Адамс.